Неточные совпадения
И рассказал я ему, как приходил раз медведь к великому святому, спасавшемуся в лесу, в малой келейке, и умилился над ним великий святой, бесстрашно вышел к нему и
подал ему хлеба кусок: «Ступай, дескать,
Христос с тобой», и отошел свирепый зверь послушно и кротко, вреда не сделав.
—
Подайте,
Христа ради, слепому, убогому…
—
Подайте слiпеньким… р-ради
Христа.
Христов день
подал повод к новым религиозным ощущениям и радостям.
Доложу вам так: овый идет в пустыню, чтоб плоть свою соблюсти: работать ему не желается,
подати платить неохота — он и бежит в пустыню; овый идет в пустыню по злокозненному своему разуму, чтобы ему, примерно, не богу молиться, а кляузничать, да стадо
Христово в соблазн вводить.
Она не спрашивает, кто этот арестант, которому рука ее
подает милостыню
Христовым именем: разбойник ли он, вор или просто «прикосновенный».
— Да ноне чтой-то и везде жить некорыстно стало. Как старики-то порасскажут, так что в старину-то одного хлеба родилось! А ноне и земля-то словно родить перестала… Да и народ без християнства стал… Шли мы этта на богомолье, так по дороге-то не то чтоб тебе копеечку или хлебца,
Христа ради,
подать, а еще тебя норовят оборвать… всё больше по лесочкам и ночлежничали.
Оба нищие в один голос вопили: «
Подайте,
Христа ради, слепому, убогому!» В это время на крыльце присутственных мест, бывших как раз против мещанского домика, появился чей-то молодой, должно быть, приказчик в мерлушечьем тулупчике и валяных сапогах.
— Да ешь,
Христа ради: нам ведь двадцать пять верст ехать; надо засветло поспевать, — прервала его Арина Петровна. — Петенька! поторопи там, голубчик, чтоб пирожное
подавали!
— Да и голова-то у него не своя, а подаянная, — опять ввязался Лука. — Ее ему в Тюмени
Христа ради
подали, как с партией проходил.
И они совершенно правы, если принимать указания совершенства, даваемые учением
Христа, за правила, которые каждый обязан исполнять так же, как в общественном учении всякий обязан исполнять правило уплаты
податей, участия в суде и т. п.
Потом внушается воспитываемому, что при виде всякой церкви и иконы надо делать опять то же, т. е. креститься; потом внушается, что в праздники (праздники — это дни, в которые
Христос родился, хотя никто не знает, когда это было, дни, в которые он обрезался, в которые умерла богородица, в которые принесен крест, в которые внесена икона, в которые юродивый видел видение и т. п.), в праздники надо одеться в лучшие одежды и идти в церковь и покупать и ставить там свечи перед изображениями святых,
подавать записочки и поминания и хлебцы, для вырезывания в них треугольников, и потом молиться много раз за здоровье и благоденствие царя и архиереев и за себя и за свои дела и потом целовать крест и руку у священника.
Не может человек нашего времени, исповедуй он или не исповедуй божественности
Христа, не знать, что участвовать в качестве ли царя, министра, губернатора, или урядника в том, чтобы продать у бедной семьи последнюю корову на
подати для того, чтобы отдать эти деньги на пушки или на жалованье и пансионы роскошествующим, праздным и вредным чиновникам; или участвовать в том, чтобы посадить в тюрьму кормильца семьи за то, что мы сами развратили его, и пустить семью его по миру; или участвовать в грабежах и убийствах войн; или во внушении вместо
Христова закона диких идолопоклоннических суеверий; или загнать забежавшую на свою землю корову человека, у которого нет земли; или с человека, работающего на фабрике, вычесть за нечаянно испорченный предмет; или содрать вдвое за предмет с бедного только потому, что он в крайней нужде; не может не знать ни один человек нашего времени, что все эти дела — скверные, постыдные и что делать их не надо.
— Но если так, так что ж это делается? Ради самого
Христа,
подайте мне какой-нибудь совет! Куда теперь ушел дядя? Можно мне туда идти? Я очень рад, что вас встретил: может быть, вы меня в чем-нибудь и наставите.
— Господи, Иисусе
Христе, — пробормотала нищая и перекрестилась три раза. — Да никак я уже тебя видела, — прибавила она, погодя немного. — Никак ты мне
Христову милостыню
подавала?
— Нет, не разочаровался нисколько ни в чем, но меня смутило, что православия нельзя переменить. Сознание этой несвободности меня лишает спокойствия совести. Самостоятельность моя этим подавлена и возмущается. Я
подал просьбу, чтоб мне позволили выйти, а если не позволят, то думаю уйти в Турцию, где христианские исповедания не имеют протекции и оттого в известном отношении свободнее и ближе к духу
Христова учения. Жду с нетерпением ответа, а теперь прощайте и извините меня, что я отнял у вас много времени.
— Ты, брат, — отвечает мне Фортунатов, — если тебе нравится эти сантиментальные рацеи разводить, так разводи их себе разводами с кем хочешь, вон хоть к жене моей ступай, она тебя, кстати, морошкой угостит, — а мне, любезный друг, уж все эти дураки надоели, и русские, и польские, и немецкие. По мне хоть всех бы их в один костер, да подпалить лучинкою, так в ту же пору. Вот не угодно ли получить бумаги ворошок — позаймись,
Христа ради, — и с этим
подает сверток.
— Певчий… — не унимался озорник, презрительно усмехаясь. — Этак всякий может петь. Сиди себе в церкви на паперти, да и пой: «
Подайте милостыньки
Христа ради!» Эх, вы!
— Ты погоди! Ты еще послушай дальше-то — хуже будет! Придумали мы запирать их в дома разные и, чтоб не дорого было содержать их там, работать заставили их, стареньких да увечных… И милостыню
подавать не нужно теперь, и, убравши с улиц отрепышей разных, не видим мы лютой их скорби и бедности, а потому можем думать, что все люди на земле сыты, обуты, одеты… Вот они к чему, дома эти разные, для скрытия правды они… для изгнания
Христа из жизни нашей! Ясно ли?
Вот они на столе: тысяча сто. Ты съезди к ней сегодня и отдай собственноручно. Нате, мол, Зинаида Савишна, подавитесь! Только, смотри, и виду не
подавай, что у меня занял, храни тебя бог! А то достанется мне на орехи от кружовенного варенья! (Всматривается в лицо Иванова.) Ну, ну, не надо! (Быстро берет со стола деньги и прячет в карман.) Не надо! Я пошутил… Извини, ради
Христа!
— О людях нуждающихся… да; это даже наша первая обязанность;
Христос обещал не забыть чашу студеной воды, которую
подадим, кому надо уста промочить. А Дмитрий Ростовский на жен-мироносиц всем вельможам прямо в глаза сказал, что у нас в знатных людях не найти
Христа, а бедному, за нуждою тяжкою, про него совсем и вспомнить некогда. Надо бедным тяготы посбавить, а не гробы золотить и не башни строить, тогда скорее начнется
Христово царствие.
— Помилуйте, — говорил он, — смешно даже смотреть! Я к ним с полною моей откровенностью: пристройте, говорю, старика, господа! А они в ответ: бог
подаст, Петр Иваныч! И ведь еще смеются, молодые люди… ах, молодые люди! Обижают молодые люди старика, да еще язык высовывают! Только и я, знаете, не промах: зачем, говорю, мне
Христа ради кусок себе выпрашивать! Я и сам, коли захочу, свой кусок найду!
— Мне и этот
Христа ради
подали!
Милостыню палачу с дочерью иногда
подавали, не для них, конечно, а
Христа ради, но в дом никуда не пускали. Старик с дочерью не имели приюта и ночевали то где-нибудь под кручею, в глинокопных ямах, то в опустелых сторожевых шалашах на огородах, по долине. Суровую долю их делила тощая собака, которая пришла с ними из Орла.
Семь, семь кралей,
Семь кесарей
Пошли, пришли поклониться
Христу-спасителю…
Подайте, отцы родные, милостинку
Во имя
Христово…
— Православные христиане,
подайте милостыню
Христа ради, что милость ваша, родителям вашим царство небесное, вечный покой.
Я это, знаете, в пальто в своем, в русском, был и шляпа на мне мягкая пуховая и, действительно, я на бульварного воюка был похож, ну, она мне и
подала за отца «
Христа ради».
Смотритель купил два калача,
подает милостинку, да и говорит: «Вот, бает, тебе
христова милостинка, два калача, — только уж ты меня слушайся.
Подай ты мне эту милостыню
Христа ради, старику!
Осталась после Емельянихи сиротка, пятилетняя Даренка. В отцовском ее дому давным-давно хоть шаром покати, еще заживо родитель растащил по кабакам все добро — и свое и краденое. Мать схоронили
Христа ради, по приказу исправника, а сиротка осталась болтаться промеж дворов: бывало, где день, где ночь проведет, где обносочки какие ей
Христа ради
подадут, где черствым хлебцем впроголодь накормят, где в баньку пустят помыться. Так и росла девочка.
Емлют они, ангелы, души из телес горящих и приносят их к самому
Христу, Царю Небесному, а он, свет, их благословляет и силу им божественную
подает…
— Спаси тя
Христос за твое попечение, — молвила Манефа, слегка наклоня голову перед Василием Борисычем. — По правде сказать, наши девицы не больно горазды, не таковы, как на Иргизе бывали… аль у вас, на Рогожском… Бывал ли ты, Василий Борисыч, на Иргизе у матушки Феофании —
подай, Господи, ей Царство Небесное, — в Успенском монастыре?
— Ни за что на свете не
подам объявления, ни за что на свете не наведу суда на деревню. Суд наедет, не одну мою копейку потянет, а миру и без того туго приходится. Лучше ж я как-нибудь, с Божьей помощью, перебьюсь. Сколочусь по времени с деньжонками, нову токарню поставлю. А злодея, что меня обездолил, — суди Бог на страшном
Христовом судилище.
—
Подайте милостынки
Христа ради! — просит мать у встречных. — Явите божескую милость, господа милосердные!
—
Подай, — говорит, —
Христа ради, бедному человеку.
Это неправда: рабочие и бедные были бы неправы, если бы они этого хотели в таком мире, в котором исповедовалось бы и исполнялось учение
Христа о любви к ближнему и равенстве всех людей; но они хотят этого в том мире, в котором исповедуется и исполняется учение о том, что закон жизни есть закон борьбы всех против всех, так что, желая сесть на место богатых, бедные следуют только тому примеру, который
подает им деятельность богатых.
Деньгами
подавали редко, но иной раз какой-нибудь богатей раскошелится и пошлет на
Христов корабль ставешок медных грошей да копеек, молили бы Бога о спасенье души его.
Не перечьте вы мне,
Христа ради, отучится Дуня, вам же все останется, — не везти же мне тогда добро из обители…» И на то поворчала Манефа, хоть и держала на уме: «Подай-ка, Господи, побольше таких благодетелей…» И сдержал свое обещанье Марко Данилыч: когда взял обученную дочку из обители — все покинул матери Манефе с сестрами.
Тогда богатая вдовица, завидя проходившего старца Тимофея, подняла корочку и
подала ему
Христа ради.
И от каждого села, от каждой деревни выплывают ко
Христову кораблику лодочки с христолюбцами, и
подают те христолюбцы
Христовым корабельщикам доброхотное даяние — хлеба, караваи, бочонки квасу, печеные яйцы, малину, смородину, не то новины отрезок, либо восковую свечу к иконе преподобного Макария.
— Дай тебе Господи! — молвила Манефа. — Будешь богат — не забудь сира, нища и убога, делись со
Христом своим богатством… Неимущему
подашь — самому
Христу подашь. А паче всего в суету не вдавайся, не поклонничай перед игемонами да проконсулами.
Демоническая печать, лежащая на государстве, связана с тем, что государство всегда
подает голос за казнь
Христа, в этом его рок.
—
Подайте милостыньку,
Христа ради, — сипит нищий, — убогому калеке, что милость ваша, господа благодетели… родителям вашим…
— Барин,
подайте милостыньки
Христа ради! — вопили нищие, обступая Федора со всех сторон. —
Подайте!
Тихон. Поди рассказывай кому другому, а не мне… Ступай, проси вон у православных, пущай подносят тебе
Христа ради, ежели желают, а я
Христа ради только хлеб
подаю.
—
Подайте,
Христа ради, добрые господа! — тянула она печальным, жалобным голоском.
Ему
подали образ
Христа Спасителя, с которым он никогда не расставался.
Для этой деятельности не существует первого препятствия — невозможности определения степени нужды нуждающегося: «Просят
Христа ради Маврины сироты». Она знает, что им взять негде, и
подает.
Чтобы вполне убедиться в том, что в этих стихах
Христос говорит только о вечном законе, стоит вникнуть в значение того слова, которое
подало повод лжетолкованиям. По-русски — закон, по-гречески — νόμος, по-еврейски — тора, как по-русски, по-гречески и по-еврейски имеют два главные значения: одно — самый закон без отношения к его выражению. Другое понятие есть писанное выражение того, что известные люди считают законом. Различие этих двух значений существует и во всех языках.
Это та деятельность, которая заставляет в нынешнем голодном году в голодной местности, что я видел не раз, крестьянку, хозяйку дома, при словах: «
Христа ради», слышных под окном, пожаться, поморщиться и потом все-таки достать с полки последнюю, начатую ковригу и отрезать от нее с пол-ладони кусочек и, перекрестившись,
подать его.